В детстве я болела бронхиальной астмой. Когда у меня были приступы, мама орала на меня, каждый приступ - это была моя вина (замерзла, не убереглась итд). Маме не приходило в голову, что приступы просто провоцируются вирусными инфекциями, которые я приношу из школы, и я никак не могу на это влиять? Я не знаю этого до сих пор. Меня жутко кутали, все детство - ощущение дикой запаренности, жары, пота и ужасно колючей шерстяной одежды. Шарф на мне затягивали до "грани удушения". Спать заставляли в наглухо застегнутом спальном мешке - чтобы не раскрывалась. Все равно я болела, и каждый приступ сопровождался жутким скандалом - мама орала, что я урод, что я болею специально, назло ей, несмотря на ее лечение и героические усилия (она на меня жизнь положила), потому что я урод и мне нравится болеть, а еще потому, что подружки мне дороже родной матери и своего здоровья (часто причиной моих болезней объявлялось то, что злые подружки меня-дуру уводили гулять и там простужали), что я ее вгоню в гроб, а потом сама сдохну, и меня закомают в землю. Я так страшно боялась этих скандалов, что научилась тайком сама принимать лекарства, когда чувствовала приближение приступа. Мне даже удавалось выходить из обостений, и никто об этом не знал. Но когда-то лекарства в доме заканчивались - и таблетки, и ингаляторы - и мне приходилось идти "сдаваться" маме.

Помню свое ощущение страха и безнадежности в такие моменты. Я тяжело дышу уже с обеда, к вечеру становится хуже. Знаю, что ночью будет приступ, а лекарства в шкафчике уже нет. Но я не боюсь удушья - я боюсь маму - и ненавижу себя за трусость и лживость. Я скрываю свое состояние до последнего, при родителях страраюсь почти не дышать, чтобы они не услышали хрипы и свисты. Сижу весь вечер в своей комнате, пытаюсь читать, потом делаю вид, что легла спать. На самом деле я ложусь только на минутку - чтобы заглянувшая в комнату мама удостоверилась, что я легла, и выключила свет. Я тут же сажусь в кровати - лежать невозможно, я задыхаюсь. Сидеть пока можно - я подставляю под спину подушку и молюсь - не знаю кому - чтобы мне дотянуть до утра и никто не узнал. Но я уже знаю, что шансов нет. Ненавидя себя, я продолжаю сидеть в темноте час, два, три, родители давно спят. Удушье становится невыносимым и мне приходится звать маму. Мама приходит, ее лицо трагическое, голос дрожит от горя, "Юра, иди сюда, у Юльки опять приступ". Она говорит это папе тихим, упавшим, страшным голосом. Каждый мой приступ - это гром среди ясного неба, это страшный удар для мамы. "Ну как же так, ведь вчера ты была здорова" (на самом деле, вчера я съела последнюю таблетку теофедрина, и додышала ингалятор). Мама распаляется, но ее тон еще остается мученически-трагическим: "Как же ты не бережешь себя. Вчера эта сучка Оля потящила тебя на улицу, а ты как дура без своего мнения - и пошла за ней! Урод ты урод!!!". Вчера никакого запрета гулять с "сучкой Олей" не было, но сейчас это уже не важно. Мама разошлась и орет. Я задыхаюсь, мне страшно, я терплю. Мама обаруживает, что лекарства в доме закончились